0

0

На прошлой неделе в Каменске-Уральском целый день работала Татьяна Мерзлякова, уполномоченный по правам человека по Свердловской области

До обеда она побывала в доме ребёнка, реабилитационном центре «Лада», в изоляторе временного содержания и в УЩ-47. во второй половине дня вела личный приём каменцев и завершила напряжённый рабочий день встречей с журналистами. Об этом «КР» сообщил вам прошлый четверг и пообещал рассказать подробно, каким в этот приезд нашла наш город Татьяна Георгиевна и кто, на её взгляд, особенно остро нуждается в защите.

Корр. - Татьяна Георгиевна, вы приехали к нам, чтобы проконтролировать, как соблюдаются права человека в тех заведениях, где вы были, или целью было что-то другое?

Т. М. — Я не люблю слово «контролировать». В принципе, я, конечно, должна посещать заведения, где люди сами не в состоянии защитить свои права, поскольку они у них ограничены. 

Но я бы не назвала контролем, например, мой приезд в ваш дом ребёнка. Потому что дом ребёнка у вас настолько хороший, что не нуждается в моём контроле. В большей степени меня интересовало, откуда, по мнению главного врача, берутся брошенные дети, и когда иссякнет поток этих детей, и куда мы их дальше деваем, и что происходит с приёмной семьёй, за которую мы сейчас так активно агитируем. Как человек опытный и любящий детей она дала полезные советы.

Сегодня ситуация и правда очень тяжёлая: Свердловская область ежегодно «поставляет» государству по 500 детей. Это только так называемые отказные дети. Конечно, это страшно. Что это и откуда они у нас берутся? По этой же проблеме я консультировалась и с «Ладой».

Корр. - Понятно, что и один «отказник» — трагедия, но всё же, скажите, 500 детей — это очень много в сравнении с другими?

Т. М. — Самое страшное, что никто их не считает, таких данных нет ни в одной статистике. Это пришло в голову нашему, бывшему теперь, председателю правительства Алексею Петровичу Воробьёву, и мы начали считать таких детей. Думаю, это примерно столько же, сколько везде, что нас никоим образом не оправдывает, потому что   на фоне советских лет это очень много. Когда-то и один оставленный мамой ребёнок — считался ЧП городского масштаба, а сейчас мы их уже не считаем, потому что, к сожалению, привыкли.

Корр. - Но должен же быть выход из этого кошмара.

Т. М. — Ни один закон тут не поможет. Мы сегодня говорили с Русских Татьяной Иосифовной об этом. Она считает, нужно больше наказывать родителей. Я думаю, рецепт здесь один: наше гражданское общество должно осудить таких родителей. Только мораль, и стыд, и неоправдание тех, кто оставил ребёнка, могут изменить что-то. Мы должны демонстрировать очень большое неуважение к такой женщине. На Руси всегда больше молились на Божью Матерь, чем на Иисуса Христа. Это Россия и наши милые женщины, наши бабки, прабабки растили своих детей во время и после войн и катаклизмов, как бы ни было трудно. И в голову бы не пришло им отдать кому-то своё дитё. И не поняли бы тогда таких, и презрением бы облили! А мы сегодня с пониманием относимся к молодым мамашам «отказников»… Непростительно: сегодня можно найти работу, можно выжить, тяжёлые 90-е годы позади. Почему она это делает? Не должно быть отказных детей — это точно.

Вторая наша беда: растет количество деток-инвалидов, появившихся в результате пивного алкоголизма мам и наркотизации мам. Мне показали ребёночка, чья мама страдает тяжёлой почечной заболеваемостью, возникшей в результате пристрастия к пиву. Страшно. С этим тоже нужно что-то делать.

Корр. - Где же мы, по-вашему, недосмотрели?

Т. М. — В обществе существует некий перекос. Правозащитники возмущаются: к детям в домах ребёнка плохо относятся! И никто не говорит, что изначально к дитю плохо относится родная мама. И та, по чьей милости оно оказалось там, и та, что пристрастилась к пиву.

Корр. - Да, не очень-то хорошее впечатление у вас оставил наш город…

Т. М. — Нет, Каменск-Уральский — для меня вполне благополучный город, но я ведь не бываю в хороших местах, а потому не ношу хорошую информацию ни губернатору, ни председателю правительства — на это есть министры. Я сижу на приёмах, чаще имею дело с бедами. Каменск-Уральский с бедами справляется, но без реанимирования нашей морали это сложно. И для Каменска 40 «отказников» — это много, согласитесь.

Корр. - Но приёмная семья тоже ведь не решает всей проблемы.

Т. М. — У вас в большей степени работает опека с последующим усыновлением. Я считаю, это абсолютно правильный путь. Но в безвыходной ситуации и приёмная семья — это тоже хорошо.

Корр. - А не ущемляются ли при этом права ребёнка? Особенно когда он попадает в семью за границу?

Т. М. — Не все дети узнают, что они родились в Каменске-Уральском, живя в Милане или Барселоне, к примеру: у вас сильно развито испанское направление. Я могу вас успокоить. Заниматься зарубежным усыновлением у нас имеют право лишь несколько судей областного суда. Они за детей болеют и дело своё знают. Это первое. Второе, база детей-сирот, с которой мы знакомили потенциальных приёмных родителей, до некоторого времени принадлежала министерству образования, и я была спокойна, потому что никто так не печётся о детях, как наш министр образования: лишь бы ребёнку стало лучше — он педагог и очень тонко чувствует ребёнка. Они отслеживали судьбу переданных на усыновление за границу детей и дальше. Сегодня у меня есть вопросы, потому что министерство социальной защиты, которому всё теперь передано, не совсем к этому готово. Сегодня я за этим очень внимательно смотрю. Не надо так бояться зарубежного усыновления, мы пытаемся на уровне областного суда и прокуратуры контролировать его. Но могу обрадовать: последние два года российское усыновление преобладает. Мы пока не видим больших минусов и в приёмных семьях. Я поездила по районам, где берут много приёмных детей, пока мне всё там нравится.

Корр. - Насколько велика опасность, что ребёнок попадёт в нормальную семью и не будет подвергнут насилию, в том числе и сексуальному?

Т. М. — Повторяю, ребёнок попадает в семью через суд, и мы должны доверять своим судам. Но, в общем и целом, с нами действительно что-то случилось: такого объёма сексуальных домогательств по отношению к детям мы не имели никогда. В области 350 человек отбывают наказания за попытки изнасилования, покушения на изнасилование и за изнасилования детей. Говорят, раньше такие люди в зоне долго не жили, сейчас к ним в зонах тоже изменилось отношение. Нас укоряют, что именно наша защита прав любого человека так изменила ситуацию в зонах. Возможно, но люди везде должны жить по законам Конституции. Главная беда, никто не боится никакой ответственности, у людей дико изуродовано сознание. Мы в России допустили серьёзный перекос, забыв о морали, исключив это понятие из своего сознания. Мы противопоставили закон морали, а это неправильно. Скажите, кто бы раньше подал руку маньяку-педофилу, а подобный экземпляр у нас недавно освободился и его вновь приняли на работу в детское учреждение, с ним охотно общались его однокурсники… Знаете, это тот случай, когда люди должны отвернуться: насилие над ребёнком — это страшнейшая аморальная составляющая нашей жизни. Ни один самый сильный закон не исправит ситуацию, если мы с вами не содрогнёмся от этого. Раньше, говорят, в таких плевали. Подводя итоги 2007 года, я подготовила доклад о соотношении морали и права, и, знаете, впервые депутаты меня не поняли. Мол, мораль-то тут при чём? Мораль, я считаю, надо возродить — как важнейший инструмент общества. Кстати, о морали заговорили и наши президенты: сначала Путин сказал, что во власти не должно быть аморальных людей, затем Медведев.

Корр. - Вы побывали в местах, где лишены прав взрослые. Что у нас там?   

Т. М. — Что касается изолятора временного содержания, вы знаете сами, что он у вас в очень тяжёлом состоянии. И не только у вас. В принципе, в России у нас нет хороших изоляторов. Так сложилась жизнь, что лет 20 никто не давал денег не только на капитальный их ремонт, но и на текущий тоже. Поэтому мы пришли к такому дикому состоянию. С одной стороны, Россия декларирует соблюдение прав человека, и в присяге наших президентов первая фраза — о соблюдении этих прав, а с другой — сегодня ещё не осуждённый человек содержится в гораздо худших условиях, чем, к примеру, уже осуждённый, в вашей 47-й колонии. Поэтому изолятор временного содержания в Каменске-Уральском будет строиться — это абсолютно точное решение. Оно подкреплено приказом министра внутренних дел Нургалиева, будут выделены и деньги. Деньги будут настолько быстро, насколько вы сами будете к этому готовы. 47 миллионов рублей выделено на строительство изолятора временного содержания в Нижнем Тагиле, 27 — в Первоуральске. Ваши документы поступили позже, поэтому сейчас готовится проект, мы за этим будем следить, и я пообещала, что приеду на новоселье. И гарантирую, что новоселье это состоится. Думаю, где-то в 2010 году. Три изолятора построит Федерация, остальное будем просить у области. Сегодня я посетила даже не все камеры: я там уже бывала и понимаю, что-то требовать в этих условиях бессмысленно. Это во-первых.

Во-вторых, в области до сих пор не построено ни одного спецприёмника для административно наказанных, хотя в 2006 году было соответствующее постановление. Оно оказалось невыполненным отчасти, как мне кажется, потому, что не были достаточно настойчивыми начальники УВД, областного и городских. Никто и не ожидал, что в спецприёмниках будет такая потребность. Но после внесения изменения в Административный кодекс в части ужесточения наказаний за нарушение правил дорожного движении, мы пережили шок. В спецприёмниках оказывались люди, которые даже не предполагали, что они когда-нибудь могут быть задержанными. Их возили в спецприёмник Екатеринбурга, и однажды в приёмнике, рассчитанном на 53 человека, мы застали 152 человека. Это было жутко. Область к этому не готова. Я дала себе слово, что строительство спецприёмников и ИВС в трёх крупных городах мы будем пробивать. Это не считая Екатеринбурга.